Специально, конечно, не задумываю. Просто я делаю спектакли, и естественно контекст жизни и то ощущение, в котором мы живём, оно прогнозируемо, ожидаемо, такое предчувствие часто бывает у творческих людей. Иногда это, к сожалению, оборачивается правдой. Но специально такой задачи нет. Задача есть одна — говорить о важных вопросах нашей жизни: как мы живём, что с нами происходит, куда движется мир, самые главные вопросы нашей жизни и бытия. Это всегда были самые важные вопросы и в театре, и в кино, в том числе и до меня.
Театр и вообще искусство не может не отражать то, что происходит вокруг в той или иной форме — впрямую или не впрямую. Ведь искусство в той или иной степени художественно регистрирует то, что с нами происходит.
Да, но для меня это вопрос меры. Я не переделываю классику грубо, как некоторые мои коллеги, хотя они иногда делают это вполне убедительно. Но мне этот путь не очень интересен. Мне интересен путь, может быть, где-то радикального отношения к классическому произведению, но всё-таки основываясь на той сути и том зерне, которое подразумевает автор. Для меня важно не ломать автора через колено и не делать собственное произведение на тему, а всё-таки пытаться его раскрыть, хотя иногда и радикальными методами. Классика хороша тем, что она даёт основание для разговора, но мы живём в другое время, поэтому классика всё равно корректируется. Вопрос только как.
Для меня нет разницы. Если меня волнует какая-то тема, и я чувствую для себя мотивацию, интерес, то мне всё равно, классика это или современный текст.
В театр сейчас ходит очень много народу и уровень посещения театра возрос. Безусловно, есть часть зрителей, которые приходят сейчас в театр развлечься, отдохнуть и отрешиться от острых проблем. Я не осуждаю таких людей и такой театр, главное, чтобы он был интересный и талантливый. Но я всегда занимался другим театром — серьёзным, разговаривающим, предлагающим зрителю подумать, поразмышлять. Таких зрителей тоже очень много сейчас, и они идут в театр, чтобы ещё раз почувствовать, подумать, обсудить те вопросы, которые их волнуют, которыми они сегодня живут, и найти какой-то отклик на них на сцене.
Но театр — это всё же живое искусство, где на твоих глазах рождается диалог между зрительным залом и сценой, поэтому он в любом случае очень востребован. Например, у нас в Александринском театре, где почти тысячный зал, аншлаги на ту же классику на основной сцене — у нас идёт Достоевский, Толстой, Гоголь, Чехов. И это очень хороший показатель.
Это нормально. Хорошо, что идёт молодёжь — через это они приобщаются к драматургии. Не важно, через какую дверь они заходят в театр, важно, что они туда попадают, и благодаря этому в них зажигается искра.
Как и все — было трудно, тяжело, но мы работали. У нас даже была премьера нашего нового спектакля при абсолютно пустом зале. Мы были вообще первыми в стране, кто играл премьеру в пустом зале, и она транслировалась с огромным успехом в интернете и на кабельном ТВ. Это было испытание для артистов, тем не менее они выдержали, и это был очень хороший профессиональный опыт.
Пока у меня нет самоцензуры. Возможно, она появится в связи с общей цензурной ситуацией, но пока я работаю так, как считаю нужным, и говорю о том, что считаю важным.
Но есть вещи, которые для меня всегда неприемлемы и это не связано с цензурой — они неприемлемы для меня как для личности, а для кого-то другого вполне приемлемы.
Это думающий зритель, необязательно элитарный с точки зрения принадлежности к каким-то слоям общества в плане достатка или образования, но элитный в плане любви к театру. Такой зритель мой и такого зрителя я всегда рад видеть.
Оставьте комментарий