Ты мне не снишься: рецензия на фильм «Герой наших снов»

Жизнь профессора Пола Мэтьюса (Николас Кейдж) скучна и однообразна: вечера с семьей, чтение лекций, никаких приключений. Неожиданно для себя он приобретает вселенскую популярность — мужчина появляется во снах других людей. Но у славы есть обратная сторона, и вскоре невинные сны оборачиваются кошмарами.

Лысеющий преподаватель средних лет в исполнении Николаса Кейджа в одночасье становится звездой, не прилагая к этому усилий. Он снится почти каждому человеку в мире (почему-то не всем). В сновидениях поначалу герой ничего не делает, затем превращается в любовника из эротических грёз, а после становится вышедшим из кошмара маньяком. Никаких неожиданностей, все сюжетные моменты заранее раскрыты авторами в синопсисе и трейлере.

В этом описании, как и в самом сюжете фильма, есть некоторая проблема — связками «после» и «затем» режиссёр оперирует вполне произвольно. Герой внезапно начинает всем сниться, мир накрывает «сонная эпидемия», а после, во второй половине фильма, так же внезапно перевоплощается в современного Фредди Крюгера, преследующего людей в кошмарах. Режиссёр пренебрегает внятными драматургическими мотивировками, которые и должны обеспечивать ключевые сюжетные повороты.

Впрочем, разработка драматургических переходов — отнюдь не главная проблема фильма. Они то кое-как объясняются переменами в душевном состоянии героя, который, как настаивают авторы, не властен над своими действиями в чужих снах и вообще понятия о них не имеет. Вот, например, сокрушённый и униженный после неудачного свидания профессор не может уснуть и поэтому в виде кошмара снится своей дочери. Шаткое, небрежное, но возможное обоснование.

Есть проблемы куда серьёзнее. Дело в том, что кинематограф по своей сути очень схож со сновидением, и за последние 100 с лишним лет было придумано множество образов и метафор о его сновидческой природе. Сон как материал внутри фильма требует внятной артикуляции статуса, а особенно — субъекта ви́дения и отношения событий сна к «реальности». Родство сна и киносеанса — одна из самых сложных и самых важных тем в кино, и, возможно, лучше всего её воплотил Уэс Крейвен в «Кошмаре на улице Вязов» — в другом фильме о маньяке, являющимся во снах. В таком сюжете нужно было очень постараться не воспользоваться приёмами из «Кошмара на улице Вязов» (кроме разве что знаменитой металлической перчатки). Но у авторов фильма получилось.

В «Герое наших снов» грань между сном и реальностью в некоторых эпизодах действительно обозначается. Вот привлекательная девушка рассказывает о своём эротическом сне, в котором в убранной и аккуратной квартире к ней в ночи является соблазнитель-профессор, а в следующем эпизоде пытается воплотить сон в квартире уже реальной, обжитой, заставленной вещами и безделушками. Или в другой сцене, когда профессор расспрашивает студентов об их снах и наблюдает отдельные странные зарисовки.

В иных случаях нарочито игнорируется статус происходящего на экране. Ближе к финалу муж мирится с женой, нежно её обнимает, но это видение чьё — его, её или режиссёра? Из нерешённого вопроса о статусе виде́ний и субъекта ви́дения возникает закономерная проблема их подлинности, которая непосредственно влияет на главный сюжетный поворот — превращение «героя» в «злодея».

В ключевом эпизоде фильма персонаж Кейджа смотрит сон с участием самого себя. На пробежке его пронзает стрелами профессор-злодей, герой во сне кричит от боли, а затем в ужасе видит происходящее как представление на сцене. Так в чём же заключается «кошмар» — в физической боли от ранения или в унижении от зрелища собственного бессилия? Или же сценическое пространство есть отстраняющая рамка, обращающая сон в зрелище? Если же правдивы чувства, то почему в следующем эпизоде извинения героя считываются как неискренние? Ведь мы только что эту болезненную искренность во сне и видели. Что именно подлинно в снах, которые неистово мучают по ночам почти всех людей в мире? Ключевой эпизод фильма игнорирует ключевой вопрос сюжета, а потому весь остроумный ход с социальной повесткой попросту теряет смысл.

Впрочем, возможен и другой вариант, на первый взгляд снимающий эти вопросы. В том случае, если в бесконечном переключении объектов и субъектов существует единый властитель взгляда, один наблюдатель — режиссёр-демиург. Быть может, это он в истории об амбициозном, но безвольном профессоре, обречённом сниться, но бездействовать, обладает волей и решает, кто и на что будет смотреть. Манипулирует персонажами и по своему желанию переключает роли.

Великие режиссёры, особенно в раннем кино, несколько раз обрекали своих персонажей властью безусловного, насильственного взгляда. Но при этом всегда выстраивали в своих фильмах строгую, порой очень сложную структуру. У норвежского режиссёра Кристоффера Боргли такой системной структуры не вышло.

В «Герое наших снов» почти нет спокойных, нейтральных кадров — камера постоянно движется, медленно наезжает или снимает персонажей с резких ракурсов. Заданные в начале приёмы, будь то сегментирование пространства на детали или помещение героев в рамки и проёмы, на протяжении повествования используются порой вопреки сюжетной логике, а иногда и вовсе для красоты.

«Герой наших снов» — фильм не безнадежный, но попросту невнятный. В нем есть действительно хорошие моменты: актёрская игра главной звезды, жанровые переклички и переходы от хоррора к комедии.

Текст — Мария Шиманская

«Герой наших снов» по своей структуре очень напоминает главного героя — невзрачного, душного и претенциозного профессора. И при всем таланте Николаса Кейджа персонаж изображает бесплодность попыток стать чем-то большим, чем он есть.

Оставьте комментарий