По сегодняшним меркам грим Марка Болана во время исполнения его первого настоящего хита на британской телепередаче Top of the Pops выглядит довольно безобидно — всего-то немного блёсток под глазами. Однако именно с этого выступления ведёт свой отсчёт глэм-рок — музыкальный стиль, совместивший прилипчивые мелодии раннего рок-н-ролла с гитарным звуком 70-х и разрешивший мужчинам-исполнителям выглядеть настолько ярко и вычурно, насколько им того хотелось. Глэм вернул в посерьёзневший к концу 60-х рок веселье, краски и танцы, а также подарил нам расплывчатость гендерных границ (и Дэвида Боуи).
Главный джазовый музыкант посмотрел на то, что слушали молодые чёрные парни на улице (зажигательный фанк Джеймса Брауна и Айзека Хейса), и решил, что будущее именно за этой музыкой. За этим последовала серия невероятно смелых фанк-фьюжн альбомов, открыла которую пластинка «On the Corner» — на момент выхода категорически непонятая джазовыми критиками, привыкшими к майлзовскому мелодичному и приятному «кул-джазу». Оно и понятно, Дэвис работал на будущее — не только демонстрировал серьёзный экспериментальный потенциал музыки, считавшейся на тот момент уличной и танцевальной, но и прорубал творческие тропинки, по которым будут ходить и двадцать, и тридцать, и сорок лет спустя.
Глэм-рок как музыка популярная и танцевальная жил синглами, яркими песнями, которые можно было услышать по радио или в музыкальных автоматах. «Серьёзный» же рок ушёл осваивать формат большого концептуального высказывания длиной в альбом — и (безумным) бриллиантом этого подхода стал восьмой альбом четвёрки из Лондона, ведомой Роджером Уотерсом. «Тёмная сторона Луны» вывела работу над звуком на новый уровень — магия альбома жила не столько в наборе конкретных песен, сколько в выверенном до мельчайших деталей обволакивающем звуке, который сделал звездой не только группу, но даже их студийного инженера Алана Парсонса. «Луна» была настоящим альбомом-блокбастером, который не покидал чарты несколько лет кряду, и до сих пор остаётся одной из самых успешных пластинок всех времён — а её максималистский перфекционизм стал своего рода символом того интеллектуального подхода к рок-музыке, против которого через несколько лет взбунтуются ребята, которых назовут «панками».
К 70-м подросло первое послевоенное поколение немцев, среди которых нашлось немало желающих задуматься о том, как сделать немецкую музыку, что называется, great again. Ответом оказался отказ от влияния чёрной музыки с её блюзовым наследием и свингующими ритмами — вдохновившись традициями баухауса и современной промышленной архитектурой, немцы придумали собственный ритм, названный «моторным», ровный, плавный и гипнотизирующий. Словно едешь по шоссе — именно так, «Шоссе», и назывался первый сингл группы Kraftwerk, прозвучавший на всю Европу. Этот новый звук, опиравшийся скорее на машинную чёткость, нежели на формируемый человеком-исполнителем грув, через какие-то пять лет полностью изменит всю поп-музыку в мире.
В Америке роль своеобразного проводника между прошлым и будущим поп-музыки играл Стиви Уандер. Резидент знаменитого лейбла Motown, фабрики сладкоголосых исполнителей хитов в стиле соул и r&b, работавших в 60-е под строгим продюсерским диктатом, в 70-х он взял свою карьеру в свои руки и отправился изучать возможности новых инструментов — синтезаторов. Результатом этого исследования стала серия считающихся сегодня классикой альбомов, соединяющих футуристический на тот момент синтезаторный саунд с тёплыми и ясными мелодиями Стиви — а его вершиной можно считать альбом «Songs in the Key of Life», на котором было это посвящение великому Дюку Эллингтону, самый успешный хит Уандера за всё десятилетие.
Пока в Америке и Германии прокладывали мосты между прошлым и будущим при помощи синтезаторов, в Англии зрел протест небывалой силы — против всего сразу. Взяв за основу самый простой рок-н-ролл 50-х, панк-рок упростил его до двух-трёх базовых аккордов, разогнал до яростного шума и попутно отменил понятие профессионализма. Теперь музыка могла звучать расхлябанно, несобранно, опасно, сыро — главное было не в том, как чётко и изобретательно ты играл, а в том, что ты хотел сказать. Старшее поколение, конечно, возмутилось этакой демонстративной непричёсанности — но миллионы парней и девчонок по всему миру почувствовали, что в этой возможности звучать и выглядеть как попало, неправильно, невпопад кроется их шанс. Это была настоящая революция — музыка разделилась на «до» и «после».
К середине 70-х «шведское чудо» уже было популярно в Европе и, что интересно, Австралии — но на всемирную сцену вышло только в 76-м, вместе со сборником «Greatest Hits». В него входила эта совершенно новая песня, позаимствованная, кстати, со шведского сольного альбома вокалистки Анни-Фриды Лингстад, выпущенного годом ранее. Именно этот номер с лёгким испанским привкусом превратил Abba во всемирных суперзвёзд — а годом позже сингл «Dancing Queen», что называется, добил всех танцем.
Вряд ли можно в разговоре о 70-х обойтись без Дэвида Боуи, человека, в некотором смысле ставшего живым олицетворением всей музыки 70-х. За самую свою плодотворную декаду он сумел многократно сменить саунд и стиль, записать несколько эпохальных альбомов, увлечься и разочароваться в фашизме и кокаине — но его самая важная работа была сделана уже под конец десятилетия. Это так называемая Берлинская трилогия альбомов (хотя в Берлине был записан только альбом «Heroes»), плод сотрудничества с Брайаном Ино — альбомы, на которых Боуи, под влиянием немецкого краут-рока, стал изучать новые формы звука и сочинения музыки. Песни тут одновременно хрупкие и шумные, а примерно половину пластинок и вовсе занимают эмбиентные инструментальные зарисовки — но эти экспериментальные по духу альбомы, как и работы Майлза Дэвиса первой половины 70-х, были больше настроены на будущее, нежели на настоящее. В конце 70-х их не оценили по достоинству, но с годами стало очевидно, что самая важная работа Боуи, та, что в наибольшей степени повлияла на дальнейшее развитие всей остальной музыки, была проделана именно здесь.
По сути, «пост-панк» — это даже не совсем музыкальный стиль; скорее, это такой зонтичный бренд, объединяющий всё, что стало возможно «после панка». Панк открыл двери возможностей, и в эти двери немедленно хлынули музыканты-самоучки, музыканты-экспериментаторы, музыканты себе на уме, переизобретавшие знакомые звуковые формы каждый по своему усмотрению. Готическая романтика The Cure и трагический гулкий рок Joy Division с лидирующей ритм-секцией, шумовая архитектура Gang of Four и ироничный поп-примитивизм для синтезаторов Devo, трепетно-язвительный романтизм The Smiths и нервно-колкое отстранение Talking Heads — всё это пост-панк, разлетевшийся осколочной гранатой по всему миру в конце 70-х. Нет смысла даже пытаться подсчитать, на сколько процентов музыка сегодняшнего дня в самом широком смысле обязана звуковым и прочим новациям пост-панка — итоговая цифра будет опасно близка к ста.
Текст: Сергей Мезенов
Оставьте комментарий