Пишу о кино как о системе образов, структур. Меня интересует, как кадр становится пространством мысли, а монтаж — способом говорить о том, что не произносится напрямую. Работаю на стыке киноведения и кинокритики: отсылаюсь к истории, но не теряю связь с моментом; разбираю форму, но всегда в связке с интонацией, атмосферой и движением.
Формальный подход для меня — не набор приёмов, а способ взглянуть на фильм как на конструкцию, где каждый элемент играет роль в общем высказывании. В кадре всё значимо: линия горизонта, наклон плеч, темп диалога, пустота на фоне. Особенно важны точки напряжения — границы между жанрами, переходы между эпохами, моменты, когда кино выходит за рамки себя и начинает говорить о чём-то большем.
Предмет особого внимания — раннее кино и те традиции, которые родились в эпоху немого экрана и продолжают жить в современной форме. Немецкий экспрессионизм, каммершпиль, довоенные студийные системы, послевоенное переосмысление визуального языка — всё это не просто исторические маркеры, а живые практики, с которыми продолжается диалог. Через них можно увидеть, как развивается жанр, как меняется экранная реальность, как нарастают и затухают ритмы повествования.
Я пишу, чтобы не столько объяснять, сколько создавать точку входа. В текстах стремлюсь к выстроенности и интонации: чтобы каждый абзац был как мизансцена, в которой ясно расставлены акценты. В этом смысле стиль — не только про слова, но и про внутренне непротиворечивую структуру: как в хорошем кино, важно, чтобы всё происходило вовремя и несло внутри себя внутренний ритм.
Работа с фильмом для меня — это всегда ещё и работа с тем, что вне кадра: с контекстами, влияниями, подспудными связями. Часто именно по краям высказывания, в намёках, в полутенях, проявляется самое важное. В этом смысле критика — не разоблачение, а акт внимательности. И если есть у неё какая-то задача, то, пожалуй, она в том, чтобы научиться видеть чуть больше, чем кажется на первый взгляд.
Работа в KudaGo — это одновременно поле для практики и лаборатория, в которой можно ежедневно тренировать внимательность к экрану. Здесь я соединяю киноведческий взгляд с задачами обозревателя: пишу о премьерах, фестивальных релизах, городских кинопоказах и спецсобытиях, но при этом стараюсь не терять глубины анализа. Каждый текст — повод посмотреть, как современное кино формирует речь, какую роль в нём играет зритель и что вообще значит быть зрителем в эпоху, когда образы сменяют друг друга с ритмом уведомлений.
Формат KudaGo предполагает точность и емкость: нужно уметь уловить суть фильма, выразить её в нескольких абзацах и не упростить при этом то, что в фильме многослойно. Это становится отдельной дисциплиной. Мне важно не только передать содержание, но и передать ритм картины, её интонацию, сдвиги и напряжения. Порой одно слово, выбранное точно, может сказать о фильме больше, чем длинный пересказ. Работа с языком в таких текстах сродни монтажу: что вырезать, а что оставить, как расположить кадры-фразы, чтобы они зазвучали.
Редакторская среда, в которой я нахожусь, научила относиться к кино как к живому процессу, который не существует в отрыве от контекста: культурного, политического, городского. Благодаря этому каждый фильм, даже самый камерный, может быть вписан в более широкий ландшафт — например, стать частью разговора о репрезентации, о коллективной памяти, о трансформации жанра.
Здесь же у меня появилась возможность наблюдать за тем, как фильмы начинают жить в пространстве города. Спецпоказы, лектории, кинопрограммы — это не просто «пункты в афише», а то, как кино возвращается в общественное поле. Меня вдохновляет смотреть, как срабатывает то или иное высказывание: как зрители реагируют, что они считывают, какие темы оказываются созвучными. Иногда маленький фестивальный релиз получает отклик, который невозможно было предугадать; иногда крупный блокбастер обрастает парадоксальными смыслами, которые и сам режиссёр не закладывал.
Работа в KudaGo помогает сохранять живую связь с настоящим — с тем, как сегодня смотрят, пишут, обсуждают. Это постоянная тренировка: быть точным и ясным. В таком режиме наблюдения вырабатывается способность распознавать повторяющиеся конструкции, замечать ритмы в потоке, чувствовать — на уровне интуиции — когда что-то действительно работает, а когда — только имитирует движение. Эта чуткость потом переносится и в более академические тексты, и в лекционные форматы, и в любую другую форму киноведческой работы.
Так кино становится не просто объектом анализа, а способом думать, разговаривать, быть в мире.
