Добро пожаловать в бар «Мотор»! Его неоновая вывеска так непривычно для российской глубинки горит всеми буквами и даже не моргает. Располагайтесь поудобнее, товарищи зрители (или лучше сказать «товарищи участники»?), сегодня тут проходит вечеринка по поводу сгоревшей юности. В программе планируются открытый микрофон, путешествие в ад, безудержные танцы и жестокое убийство. Скучающие зрители всегда смогут изучить узоры на красном ковре или видеоарт на потолочных балках. Курить — можно, но только в конце.
«Конец света, моя любовь» по книге Аллы Горбуновой — первая премьера Бориса Павловича на сцене Театра (Не)нормативной Пластики. Анонс обещает страшную сказку и не обманывает, но еще перед тем, как стать страшной сказкой, спектакль раскрывается как трагистендап. Ангелина Засенцева, Юлия Захаркина и Яна Савицкая в тесном зрительском кругу (в буквальном смысле — ряды сидений расположены со всех сторон от импровизированной сцены) рассказывают то, над чем обычно не смеются. Но сегодня очень хочется посмеяться, потому что это приятнее, чем плакать.
У «Конца света…» нет сюжета, потому что заканчиваться свет будет случайными вспышками. Они выхватывают из темноты то отчаянные размышления о страхе смерти, то страшные крики, в которых и слов не разобрать, то признания в любви — к жизни. Понимать, что происходит, необязательно, потому что важные именно для тебя отрывки спектакля все равно будто сами собой запомнятся и догонят на следующий день. Что это было: возвращение в 90-е, ночь в аду или подсматривание через замочную скважину за посмертием?
В спектакле много чего происходит: девушки бесконечно переодеваются из одного платья в пайетках в другое, достают из закромов все новые туфли на каблуках — все это собрано Ольгой Павлович в секонд-хендах и на «Авито». Они до неузнавания меняют тембр и интонацию своего голоса, падают на пол, поют, просят о помощи. В баре «Мотор» не происходит ничего: он застыл во времени и каком-то неизвестном нам пространстве на границе с лесом (возможно, по пути из Петербурга в Финляндию или из Тридевятого царства на остров Буян), и там по бесконечному кругу играет кантри. Будто спотыкаясь о тягучую атмосферу «Мотора», персонажи начинают повторяться: одну «копию Насти» на сцене сменяет следующая — другая, но такая же, — голоса вторят, задают одни и те же вопросы и никогда не получают ответа. Это то ли несколько десятков разных людей, говорящих об одном, то ли многоголосье, засевшее в чьей-то голове. Или, может, это моя фантазия, усиленная музыкальной электроникой, которую для «Конца света…» написали Елена Белкина и Роман Цепелев.
Спектакль не дарит понимание, но вызывает узнавание: все эти люди, я их уже где-то видела. Недовольная бабка рассуждает о сексе, мужик-имперец в шапке-ушанке, изнасилованная девочка, которая вызывает у окружающих только равнодушие. Это происходит не с кем-то, это происходит со мной – или могло бы происходить. Женщина, ждущая 11 лет, пока ее возлюбленный разведется, — узнавание. Муж, бросающийся с ножом на свою жену, — узнавание. Ковер под столом, а на столе яблоки и кефир — узнавание. Чем фантасмагоричнее и невероятнее становится происходящее, тем больше мелочей кажутся понятными, знакомыми, родными в том смысле, в котором кажутся родными фильмы Балабанова. И лекция о том, как справиться с жизнью в аду, тоже вызывает узнавание.
Когда наступает «Конец света…», сталкиваются темная и светлая родина: это борьба нечисти против войска Китеж-града. Это борьба любви и взаимопомощи против насилия, бессилия и равнодушия. Этот спектакль ведь вовсе не о том, сколько горького и страшного есть вокруг, он о том, как страшное перемешивается с добрым. Белое жемчужное колье стекает по плечам Ангелины Засенцевой, но под ним кроется темная и угрожающая хтонь. Три фигуры представляются ангелами, но носят черные кожаные пальто и разговаривают матом. Легко любить проявления светлой родины, ее красоту, величие и стать. Но темная родина — тоже родина, и если получится полюбить и эту половину, может быть, любовь ее вылечит.
В самом конце спектакля героиня Юлии Захаркиной непонимающе спрашивает, почему мы считаем настоящим этот мир, а не тот, где живут говорящие медведи? «Конец света…» завершается песней о том, что говорящие медведи превыше бытия. Но почему мы считаем настоящим тот мир, в который спускаемся после спектакля, а не крохотный и усталый бар «Мотор» с его уверенно горящей табличкой?
Текст: Мария Дорофеева
Фото: Полина Назарова
Комментарии к «Голоса из темноты: рецензия на спектакль «Конец света, моя любовь»