В живописи ваш ведущий жанр — пейзаж. Что он для вас? Какие задачи вы решаете, изображая ландшафт?
Я пишу не ландшафт, я пишу мир. Для меня пейзаж, природа и архитектурные формы — всего лишь инструмент познания мира. Это история про создание своего собственного мира путём использования определённых материалов и пластичных дисциплин — живопись, рисунок, композиция, тон, цвет. Это создание настроения — артефакта, который несёт в себе время.
Сразу ли вы нашли свой стиль? Если нет, сколько времени заняли поиски?
Конечно, я нашёл его не сразу, это невозможно, на мой взгляд. На это ушло 10 лет, может чуть больше. То есть через 10 лет у меня стали получаться вещи, которые невозможно было ни с чем спутать, и это был Никита Макаров. Мой стиль и почерк менялись во времени очень долго. Есть разные периоды, разные проекты, выставки, где картины были совершенно не похожи друг на друга. Это была история про создание чего-то уникального, потому что каждый художник — это явление. Ещё Матисс говорил, что величие каждого художника определяется количеством новых изобразительных знаков, которые он вносит в современное искусство. Мне кажется, это очень мудро.
Каким образом в работе с натурой вам помогает фотография?
Для меня любая фотография — это инструмент памяти. Поэтому я никогда не смогу работать с чужими фотографиями, как это делают сейчас многие современные художники. Это не мои переживания, не моя жизнь. Это попытка интерпретировать то, что было не со мной. Для меня это табу. Я пользовался в своей живописи всем — фотографиями, рисунками, набросками, гравюрами, иллюстрациями, даже google maps, когда нужно было восстановить названия улиц и досмотреть архитектурные элементы. Это информация. Далее это вопрос в умении работать с этой информацией и временем.
До сих пор в моей коллекции фотографий лежит пара сотен вещей, которые можно облечь в живописную форму и создать произведение искусства. Сейчас я этого не делаю. Возможно, однажды распакую этот омут воспоминаний, как в Гарри Поттере, и снова начну с этим работать. К примеру, для меня каждая работа, написанная в Италии, это бокал вина, капучино, солнце, небо, ржавое название улицы на фасаде дома XVI века. Равно как и в Переславле — это исследование окружающей среды, настроения; вот речка, лисички, сад, цветы, моё дождливое утро. Пейзаж — это поэзия в живописи. В ней соврать невозможно.
Этот жанр затрагивает самые тонкие душевные струны. Если это не цепляет, это не цепляет. Задача сделать так, чтобы человек остановился и сказал: да, я там был, это моё, помню эти камни, они такие — в то же время эти камни для одного такие, для другого другие… Каждый художник — проповедник, его задача увеличить свою паству и приход.
На ваших картинах много Италии. Почему именно эта страна?
Не буду оригинален, многие художники, писатели, музыканты, маги и прочие искали вдохновение в Италии. Наверно, так сложилось онтологически, возможно это связано с метафизическим восприятием окружающего мира там, что способствует творчеству. Так исторически сложись, дышится там легко. Когда ты оторван от своего социума и привычной среды обитания, становишься очарованным красотой странником, который ещё не превратился в разочарованного путешественника. Это очень важно! Там всё способствует творчеству. Можно сидеть и работать бесконечно.
Но вообще, каждому времени свои герои, я часто вспоминаю годы, когда жил там на 25 евро в день, был велосипед, купленный у албанцев, крошечная студия в Пизе, и, конечно, я был счастлив. Сейчас тоже счастлив, хочу ли туда обратно? В свои воспоминания — да. Хотел бы я уехать туда на тех же правах? Нет.
Какие художники повлияли на ваш стиль и мировоззрение?
Можно назвать целую плеяду художников из совершенно разных областей и временных отрезков, которые сформировали моё мировоззрение. В частности, на меня очень сильно повлияли мастера Раннего северного Возрождения – Дуччо, Джотто, Чимабуэ, Никколо Пизано. Искренне приводит в восторг творчество эпохи Проторенессанса, античная и древнегреческая скульптура, балканская иконография. Один из любимых живописцев — французский художник Пьер Боннар, известный как самый величайший колорист XX века в Западной Европе. Конечно, это пуантилисты — то, что получило название дивизионизм.
Ещё — русский Серебряный век и его блестящие живописцы: Врубель, Сомов, Бакст, Судейкин. Также хочу выделить таких художников, как Эндрю Уайт, Дэвид Хокни, Питер Дойг, Нэо Раух. Совершенно отдельно стоит фигура Эдварда Хоппера, для меня его творчество, метод и жизнь — особая история в американском искусстве.
Если бы вы могли встретиться с любым художником прошлого, кто бы это был? И что бы вы у него спросили?
Я бы встретился с Винсентом Ван Гогом и, по возможности, постарался бы передать ему нормотимики, которые помогают справляться с БАРом, которым он страдал, чтобы его творчество продолжалось, но при этом не изменилась личность. Полагаю, это бы заметно обогатило сокровищницу мирового искусства.
Вы не только живописец, но и керамист. Что общего для вас между этими двумя видами искусства?
Общее между этими двумя видами искусств, прежде всего, лежит в плоскости создания моего отдельного сакрального мира, где каждый может ощутить, не побоюсь этого слова, душевный трепет. С другой стороны, это вопрос масштаба визионерства художника — я создал свой собственный стиль в живописи, которой более пока не занимаюсь, на данный момент эта тема закрыта и отработана, путь пройден.
В керамике я только у истоков создания огромного метапространства, в котором есть место мифу, сказке, нашим самым потаённым радостным образам, где каждый может найти те самые «камни из детства», о которых говорил в своём последнем интервью Андрей Тарковский. Создание мира — вот это «общее», материал может быть разный, а цель одна. Конечно, работая в плоскости 2D, потом выйти в 3D, это невероятно интересно. Это абсолютно новая история про форму, которая выходит в пространство арт-объектом, она материальна, физически ощутима и всегда, как раковина, сохраняет шум моря, сохраняет тепло печи.
В керамике вы тяготеете к сказочно-фольклорной теме. Чем она вас интересует?
Сказка и фольклор — это всегда побег, уход в другой лучший мир, который заменяет жесткую и агрессивную реальность, которая порой травмирует нас и ранит, не дарит ни покоя, ни гармонии. Опять же обращусь к словам Тарковского: «Если мир был бы совершенен, то и художник был бы не нужен». Для меня это не только создание альтернативной реальности, где глаз и душа отдыхают, где она становится некой панацеей при восприятии всеми пятью чувствами, это история про исследование разных культурных кодов во временных отрезках, изучение разных образов, литературы и живописи…
В конечном итоге, это создание метавселенной со своими историями и персонажами — огромная история наподобие той, что создали Уэс Андерсон, Тим Бёртон, Ершов и, прошу прощения, Пушкин, братья Афанасьевы или тот же Гильермо дель Торо. Этот сказочный мифогенный мир лежит в параллельной плоскости, и моя задача — сделать его реальным не только на словах, но дать ощутить саму форму, её красоту. И доказать само право на существование этой метавселенной.
Как правило, вы одновременно работаете над несколькими проектами или концентрируетесь на чём-то одном?
Раньше я мог себе позволить работать над одним живописным проектом. Я никогда не вёл несколько живописных работ одновременно — будь то большие или маленькие по формату произведения, потому все мои душевные искания и внимание были подчинены одной работе. Я принимал некое обличье, испытывал в тот текущий момент эмоции, которые, как посыльный, транслировал картиной. Каждая работа была для меня наподобие сложной, неповторимой задачи. Решив её, я старался более не повторять её, ставя новые.
В керамике другая история, поскольку материал более сложный, новый — с моим перфекционизмом, который можно наблюдать в живописи, в керамике я постоянно испытываю чувство неудовлетворения от того, что можно было сделать лучше, тоньше, точнее… В этом процессе масса факторов. Сейчас произведения Makarov Ceramics создаёт большая команда. Я понял, что одиночный заплыв гораздо легче, чем эстафета, потому что, когда ты один — всё зависит только от тебя, в коллективной игре ты должен принимать во внимание особенности каждого участника процесса, это намного сложнее.
В каком направлении вы хотите развиваться в будущем? Планируете ли попробовать новую технику, погрузиться в определённую тему, решить конкретную пластическую задачу?
Я бы хотел двигаться органично, чтобы это было созвучно моим внутренним исканиям, чтобы никто не диктовал, что делать, и я был свободен в выборе темы. Пусть не свободен от печи. Потому что в керамике ты зависишь от режима печки — от того, насколько высохла глина, от того, насколько готово золото в золотнице, и так далее.
Хотелось бы создать фарфор, сервизы, декоративно-прикладные предметы на базе метавселенной «Таинственного леса», чтобы это были и произведения искусства, и более доступные вещи. Я хочу, чтобы красота пронизывала быт человека.
Какой у вас девиз в жизни и творчестве?
Сегодня нужно делать максимум того, что ты можешь сделать. Никогда завтра у тебя не будет времени больше, чем сегодня. Делай что должен, а там — как Господь распорядится, потому что есть только одно место, где тебя примут таким, какой ты есть — и это не дом, это ад. Поэтому работай и совершенствуйся.
Было интересно? Тогда читайте наше интервью с керамисткой Татьяной Богдановой!
Комментарии к «Хочу, чтобы красота пронизывала быт человека: интервью с художником Никитой Макаровым»