Йозеф ван Виссем: Могу играть весело, могу грустно. Мне хватает

Вы играете на лютне — а помните, как вы для себя этот инструмент открыли? Был какой-то решающий момент, в который вы подумали: «Вот, именно этим я хочу заниматься всю жизнь»?

Насчёт всей жизни не скажу, но первую встречу помню. Мне было 11, и я ходил в музыкальную школу, учился играть на классической гитаре. Учительница дала мне книжку «Музыка шекспировских времён», и там были пьесы для лютни, мне надо было играть их на гитаре. Причём лютня у неё в кабинете была, но её нельзя было трогать. Инструмент меня дико интриговал — он был такой круглый, женственный, и в то же время исторический, понимаете?

В общем, классической гитарой я занимался лет до 17-ти, а потом начался панк-рок, электричество и всякое такое, и я бросил всё это классическое дело. И уже намного позже, когда меня достал весь этот нойз и рок-группы и электрогитары, я наткнулся на объявление в Village Voice, в Нью-Йорке, об уроках игры на лютне, и вспомнил про этот инструмент. Уроки давал человек по имени Пэт О’Брайан, и я ему позвонил. Он и сам оказался бывшим гитаристом, который учился у Преподобного Гари Дэвиса (легендарный американский блюзмен и гитарист начала 20-го века, чей стиль игры на гитаре повлиял на множество артистов – прим.корр.) — с него, можно сказать, и начался весь рок-н-ролл, и блюз тоже. Вот это и был мой момент — когда я встретил Пэта О’Брайана. Он мне многое про лютню объяснил. И это он мне, кстати, сказал: «Если хочешь зарабатывать игрой на лютне, надо писать свою музыку». Можно сказать, с этой фразы для меня всё и началось.

Вы сказали, что рок-музыка вас достала — что в ней такого было, что вызывало такие чувства?

Наверное, прилагающийся к ней рок-н-ролльный стиль жизни, её социальная сторона.

А рок-н-ролл — ну, мило в это всё влезать, это дикое время и всё такое, но со временем мне это просто надоело. У меня был такой период размышлений о жизни, я уехал в Нью-Йорк, жил один, как монах-отшельник практически, много читал, и как раз начал изучать лютню, она мне в этом очень помогла.

Сейчас, когда вы уже много лет играете на лютне, не скучаете по той громкости и выразительности, что даёт рок-музыка?

Ну, раз или два в год можно пошуметь, конечно (смеётся). Мне хватает.

Как музыкант, играющий на одном инструменте, что вы можете назвать в числе главных ограничений, связанных с лютней, с чем вам постоянно приходится бороться, искать способы обхода?

Перелёты.

В смысле, это как с контрабасом, надо отдельный билет покупать?

Да, и сейчас, к счастью, я могу себе это позволить. А раньше не мог, и приходилось сдавать в багаж — я всё время носил с собой клей, потому что постоянно приходилось лютню подклеивать перед концертом. Очень это всё нервировало. Она хрупкая, и это, конечно, ограничение.

Проблем с этим, кстати, обычно не бывает, все относятся с уважением. Публика у меня тихая, слушают, проникаются, их увлекает этот своеобразный транс.

Ну, а если говорить о выразительных средствах инструмента? Есть какие-то вещи, которые вы, как автор музыки, хотели бы выразить, но не получается именно через лютню?

Да нет, я вполне доволен своим выбором. Я могу играть весело, могу грустно, а могу делать какие-то вариации на тему того и другого. Мне вполне хватает.

Вы уже говорили про клей — я как раз хотел спросить о практической стороне игры на лютне. Как в этом плане всё устроено? Где вообще берут лютню? Она в производстве, можно просто прийти в магазин и выбрать?

Нет. Надо записаться к мастеру и ждать, дело это небыстрое. Лютня не может быть массового производства — надо учитывать длину рук, размер тела, иначе просто не сможешь на ней играть. Плюс сами лютни бывают разные, есть разные модели, они все восстановлены по историческим документам. В общем, чтобы получить инструмент, нужно вступить с мастером в диалог — это довольно сложный процесс, на самом деле, много нюансов. Все материалы натуральные — дерево, жилы, поэтому лютня очень чутко реагирует, например, на изменения климата. Так что изготовление лютни — практически отдельная наука.

И у вас есть, скажем так, свой мастер, человек, с которым вы работаете постоянно?

Был у меня один, который сделал мне шесть инструментов. Майкл Шрайнер, из Канады — отличный мастер. А в прошлом году я познакомился с Мигелем Израэлем — у него, скажем прямо, выходит дешевле. Он сам тоже играет, кстати. Я ему заказал ещё одну чёрную лютню, и говорю — сколько с меня. А он мне — зачем мне твои деньги. То есть, просто взял и подарил мне лютню, представляете. Я был очень польщён. Он работает в Париже, и он придумал такой способ — он сам разрабатывает дизайн, а потом заказывает изготовление всех деталей в Китае. Так получается дешевле, и можно сделать больше инструментов. Ну, и это хорошие инструменты, что важно. Можно сказать, что это революция в индустрии изготовления лютни.

Вы уже упоминали чёрную лютню — я читал, что она у вас единственная в мире была, верно?

Верно.

А это имеет какое-то значение для звука инструмента?

Да нет, это чисто внешнее. Тут такая история — Майкл Шрайнер очень уважаемый мастер в своей области, но он работает только с чистой реконструкцией, по записям. Все лютни, которые он мне сделал, были реконструкциями конкретных существовавших инструментов. И я ему говорю как-то — у меня есть идея сделать чёрную лютню, вы можете такую сделать? А он говорит, нет, не могу. Типа, это исторически некорректно. А потом прошло пять лет, и ему попалась картинка с чёрной лютней — и он мне тогда позвонил и говорит, ну, вот, теперь могу сделать тебе твою чёрную лютню. А я его умолял практически.

В ваших собственных композициях вы используете техники эпохи барокко, верно?

Да, верно. Барокко и Ренессанса.

В то же время в вашей музыке можно услышать приёмы минималистов, музыки, сформировавшейся значительно позже. Вы осознанно выстраиваете этот диалог времён?

Не знаю, минимализм — это такой сложный термин. Я просто пытаюсь сочинять хорошие мелодии, вот и всё. Это непростая задача, иногда проще сыграть сто нот сразу, чем написать хорошую простую мелодию. Я только этим занимаюсь. Моя техника, тональности, в которых я работаю — это всё основано на классической лютне эпохи барокко и Ренессанса, я часто и играю классические произведения для лютни, и дома, и иногда на концертах, мне это очень нравится. Меня это вводит в своеобразный транс, я начинаю представлять, как это звучало в те времена, как люди это слушали, как воспринимали. Вот это мне нравится, как лютня запускает твоё воображение, когда всё складывается удачно. Так что да, некоторый диалог между историей и современностью тут действительно имеется, но через силу простой мелодии. Имеет ли это отношение к минимализму? Да бог его знает.

На альбомах вы используете много разных приёмов, чтобы разнообразить звучание лютни. Бывают другие инструменты в диалоге с лютней, гитара или ещё что-то, бывают какие-то электронные звуки или сэмплы, бывают певцы с вокалом, как, например, Zola Jesus на нескольких ваших пластинках. Вопрос такой — лично для вас что является лучшим, любимым сочетанием, какое звучание на ваш взгляд наиболее подходит лютне?

Ну, знаете, обычно такое делается в самую последнюю очередь. Сейчас, например, я увлёкся электроникой — на моём новом альбоме будет много всякой электроники, и сейчас мне больше всего нравится такое сочетание. Мне вообще нравятся и полевые записи, и играть с другими музыкантами, и использовать голос, но вот конкретно сейчас, так вышло, превалирует электроника. Это же такой естественный эволюционный процесс, который всё ещё идёт, слава богу. Ты развиваешься, придумываешь что-то новое, пробуешь. Вот как пение, например — я долго не пел, не знаю, лет десять точно, а потом опять начал. Дело же не в пении, на самом деле, дело в том, чтобы сфокусировать внимание на лютне — ну, и я вообще люблю плохих певцов, дело же не в технике вовсе.

И на новом альбоме вы поёте?

Ага – я и на последних двух пел тоже. На концертах тоже стал петь, это отдельная история, конечно.

Мы услышим ваше пение на концертах в России?

О, обязательно.

Вы очень много писали музыки для кино. Что вас привлекает в этой работе, если говорить в противопоставлении сочинению собственной музыки для альбомов?

Ничего не привлекает. Кино и саундтреки – не то, что меня в данный момент интересует. Всем стали заправлять деньги. Продюсеру фильма не понравится ваша музыка, и он скажет: Пошёл ты. Так всё и работает, серьёзно. С режиссёром могут быть отличные отношения — он снял что-то классное, ты посмотрел и написал что-то классное, а потом чувак в костюме и с деньгами, который стоит за всем этим, скажет вам «Нет». Нет, это недостаточно коммерческая музыка. Нет, это слишком экспериментально, нам не подойдёт. Вот и выходит, что в каждом фильме — тот же самый тупой саундтрек.

Хочу играть свою музыку, хочу давать с ней концерты. Хочу ездить с ней по миру, пока не свалюсь замертво. Не хочу, чтобы какой-то чувак стоял надо мной и говорил: Это не подходит. Ведь это хрень какая-то (смеётся).

Беседовал Сергей Мезенов.