Может ли оркестр играть без дирижёра?

Представьте ситуацию: есть двадцать певцов, они решили исполнить произведение для двадцати голосов. Каждый из них пришел домой, выучил свою партию, потом они собрались вместе — можно и попробовать спеть. Только вот как: начинается произведение сразу с четырнадцати голосов, да еще и партии у всех разные. Недолго думая, они выбрали главного, который дает какой-то знак для вступления. Хорошо, петь начали. Потом кто-то проворонил свое вступление, кто-то пел дольше, чем нужно — ну, просто отрепетируют как следует. А что, если кто-то начнёт петь не там на концерте?

Главное — чтобы не вышло как у Крылова

Самая базовая функция дирижёра очевидна — он дает вступление, управляет ритмом, общим звучанием, а в случае эксцесса может показать музыканту, что что-то идет не так. Руками или палочкой дирижер обычно показывает музыкантам ритм. Считается, что уже в Древней Греции во время коллективного музицирования ритм отбивал ногой чтец, а в XV веке кто-то додумался взять палку, назвали её баттута, и принялся стучать ей по полу (опасное, кстати, дело — великий композитор XVII века Жан-Батист Люлли стучал как-то на концерте, металлическим наконечником баттуты случайно порезал ногу и вскоре умер от гангрены). Однако окончательно профессия дирижёра оформилась только в XIX веке.

Дело в том, что к тому времени, во-первых, появилось много профессиональных оркестров, во-вторых, для этих оркестров придумали очень много разных инструментов, а в третьих — композиторы написали кучу очень сложных оркестровых сочинений, где подробно прописана чуть ли не каждая инструментальная партия. В такой ситуации потребовался настоящий демиург, который может не только может показывать ритм и на лету управлять нюансами совместного звучания целой толпы музыкантов с по-разному голосящими инструментами, но и постоянно держать в голове замысел композитора. Этим демиургом и стал дирижёр.

Знакомый всем фрагмент Бетховена, звучащий по-своему в разных оркестрах и у разных дирижёров

Безусловно, дирижёр не может просто выйти к любому оркестру и выдать гениальный концерт. За кулисами скрываются сотни часов репетиций, на которых дирижёр работает как с отдельными музыкантами и инструментальными группами, так и со всем оркестром. Поэтому дирижёров часто знают в связке с определенными оркестрами: например, Валерий Гергиев войдет в историю как глава оркестра Мариинского театра, а Теодора Курентзиса невозможно представить без его интернационального чудо-оркестра MusicAeterna. Для постоянных репетиций требуется большое помещение и поэтому тот же Курентзис со своими музыкантами неспроста занял весь Дом радио — отнюдь не для того, чтобы повесить на нем эффектные афиши.

Что вообще делает дирижёр на сцене?

Человек, стоящий во главе больших коллективов, так или иначе постепенно становится властной фигурой — отсюда и огромное количество историй про дирижёров-диктаторов. Бывает и так, что оркестр активно сопротивляется дирижёру и на концертах все равно играет по-своему: человеческих причин для этого может быть сколько угодно, а музыкальный результат в таком случае чаще всего получается скверным. В революционном Советском союзе такое сопротивление дошло до идеологического абсолюта — в 1922 году в Москве появился Персимфанс, Первый симфонический ансамбль, регулярный оркестр без дирижёра. В его основе лежала коммунистическая идея равного коллективного труда, в которой дирижёр-властитель действительно выглядит лишним.

Как он звучал, мы уже не узнаем, но в 2009 году Персимфанс возродился и один из его концертов сейчас выложен на сайте Концертного зала Зарядье. Первое, что отличает этот оркестр от всех других — рассадка. Музыканты сидят кругом, лицом друг к другу — дирижёра-то нет, как еще узнаешь, что собрался играть твой сосед? Рассадка сразу же влияет на звук — он становится более плотным, вязким и ансамблевым (размещение музыкантов в классическом оркестре во многом продиктовано акустическими причинами). Но и это скорее внешние отличия — с ног на голову переворачивается и стиль исполнения.

Взять хотя бы могучую увертюру к опере «Золото Рейна» Вагнера, с которой начинается этот концерт. Почти у любого оркестра эта музыка звучит плавно и размеренно, но у Персимфанса увертюра бурлит и рябится как самая настоящая река — хотя бы потому, что играют они ее с заметными неровностями (опять же, жесткого ритма от дирижёра нет, приходится полагаться на темпы соседей и общее дыхание музыки). Ровно такое же впечатление производят симфонические эскизы «Море» Дебюсси — обычно эту партитуру дирижёры превращают в комфортную зарисовку о морских красотах, а у Персимфанса буквально барахтаешься в регулярных, но непредсказуемых волнах звука.

Для сравнения: произведения из программы Персимфанса в исполнении оркестров с дирижёрами

Хотя Персимфанс по праву считается очень удачным художественным экспериментом и наверняка сыграет еще десятки великолепных концертов, такой способ существования оркестра вряд ли когда-то станет привычным делом: просто представьте, сколько требуется времени, чтобы пятьдесят человек просто договорились, какую музыку они хотят играть. Дирижёры давно стали частью индустрии классической музыки, где есть установленное количество концертов в сезон, репертуарная политика, исполнительская дисциплина, ожидания публики в конце концов. В ближайшее время оркестры от них точно не избавятся. Однако тем ценнее ситуация, когда музыканты-энтузиасты самоорганизуются и все-таки делают все по-своему.

Опубликованная на сайте программа концерта Персимфанса содержит изменения, оркестр играл сочинения композиторов в таком порядке: Вагнер, Глобокар, Дебюсси, Адамс, Воланс. Из двухчасовой записи концерта не вырезали антракт, так что его музыкальный хронометраж — меньше полутора часов.