В 1944 году в тирольскую деревню Вермильо попадает сицилийский дезертир Пьетро (Джузеппе Де Доменико), сопровождающий раненого солдата. Он находит временное убежище в доме местного учителя, где живёт большая семья. Старшая дочь хозяев, Лючия (Мартина Скринци), выходит за него замуж, что нарушает принятый порядок и вызывает напряжение в общине.
Маленькая деревня Вермильо в Южном Тироле. Канун Рождества. Спокойное утро, за окном — заснеженные горные вершины и ровные домики. Внутри — чистые комнаты, аккуратные кровати со спящими детьми в белых одеждах. Семья из родителей с десятью детьми: за время фильма один успеет умереть, другой родиться. Здесь всё спокойно, упорядоченно и благостно. Даже младенцы по утрам не плачут — лишь тихо лепечут о своём пробуждении.
С самого утра все принимаются за дело. Школьники собираются в класс, где по расписанию — молитва, зарядка, лекция преподавателя. Младшие помогают с обедом, старшие доят коров. На крупном плане — молоко, свежее, с подымающимся паром, разливается по чашкам: равная порция для каждого. Всё размеренно, знакомо, привычно. Подчинено чёткой механике домашнего уклада.
Эта деревушка живёт как предельно замкнутая система, в которой любое отклонение фиксируется и мягко подавляется. Мальчики в классе могут порадоваться новой игрушке, но после второго шиканья учителя мгновенно затихают. Ребёнку разрешается выйти из-за стола и показать гостю рождественский уголок, но строго на одну минуту. Самое бурное проявление несогласия — смятая бумажка с плохой оценкой, брошенная перед носом учителя-отца. Здесь не плачут даже дети. Разве что если смертельно больны. Но и это ничего: как сообщает врач, следующий уже на подходе.
Этот строгий набор правил, звучащий мягче под определением «сельский быт», — не фон, а основа повествования. Его логика поддерживается визуально: каждый кадр тщательно выстроен, каждый предмет расположен в нужном месте. Михаил Кричман, постоянный оператор Андрея Звягинцева, снимает почти живописные композиции — статичные, симметричные, с нарочитой аккуратностью.
Ни одного случайного жеста, взгляда или движения. В этом вычищенном доме всё на своих местах, если где-то и осталась пылинка — значит, она здесь нужна. Ни пятнышка, ни трещинки, ни изъяна — а если что-то и найдётся, то в падающем свете будет выведено на крупный план. И ветер здесь может подуть лишь тогда, когда умирает ребёнок. Не конкретный, а очередная ангельская душа — с аккуратным крестом на аккуратном кладбище.
Сюжет разворачивается в 1944 году, но с таким же успехом мог бы быть отнесен куда-нибудь в век XIX. Уклад незыблем, и нарушить его может разве что судный день, но не война. О войне здесь напоминает лишь отсутствие молодых мужчин да редкие письма с фронта: «Надеюсь, что ты не ослепнешь на этой войне, как я». Когда мальчик спрашивает, почему мать плакала, получив весточку от сына, учитель спокойно отвечает: «От счастья». А после праздника победы другой мальчик шепчет в тишине, что вернётся с войны к отцу. Если не с этой, то со следующей.
Единственное непредсказуемое следствие войны — появление в деревушке чужака, сицилийца Пьетро, дотащившего раненого товарища до дома. Этому месту он явно не подходит: молчит, долго смотрит в сторону пустым взглядом, на прямые вопросы отвечает неровными, сбивчивыми фразами. И опасаются его не зря — только бояться здесь нужно не беженца, не чужака и не возможного доноса, а всего лишь любви. Потому что в мире Вермильо всё подчинено обрядовой логике: вот рождественская процессия с ровными рядами факелов, вот маленький закуток для приличных танцев, а там — стол, где разливают вино. И любовь здесь вполне регламентирована: ухаживания, благословение отца, свадьба, супружеский долг, рождение ребёнка. Вот только любовь у старшей дочери профессора Лючии и сицилийца Пьетро другая — чувственная. Ею пробуждается фактура мира: в неловких поцелуях, в переплетении рук, в камере, впервые начавшей двигаться на свадебных плясках.
По сюжету три сестры взрослеют и меняются внутри ортодоксального мира. Только измениться здесь невозможно — можно только приспособиться. Любое проявление личного и индивидуального, если не пресекается, то скрывается от бдительных соседских взоров.
Младшая Флавия — умная и смышлёная, любит наблюдать, подглядывает из-за угла. Вот только даже тайком видит те же выстроенные кадры. Например, башмаки отца, вычищенные до блеска и аккуратно поставленные точно по центру композиции.
Характер средней сестры Ады устроен чуть сложнее: она учится, молится, старается быть правильной, но никак не может укротить свою буйную натуру. В подруги ей достаётся соседка-дикарка — та, что пьёт вино, курит в полураздетом виде и нарушает правила ровно настолько, насколько это здесь позволено. Дурной ребёнок — как обязательное исключение из общего порядка.
А старшая влюбляется — и это всё меняет. И её, и ритм мира вокруг. По сюжету случается трагедия, жители негодуют, но тут же возвращаются к привычному порядку. И финальный путь страдания Лючии устроен ровно по тем же законам, что и остальная жизнь: солнечные кадры на корабле, идеальное кладбище на закате с аккуратно покосившимися крестами, ровный ряд колыбелек при монастыре. Из этого местечка так просто не выбраться.
Режиссёр фильма Маура Дельперо выбрала сюжет из личной истории: её предки родом из деревни Вермильо. Что именно хотела сказать своим фильмом постановщица — вопрос, может быть, и не первостепенный. Но очевидно, что она фиксирует — убийственную красоту незыблемого уклада как норму.
Метод Дельперо логичен и последователен до каждого кадра, снятого оператором Кричманом. Вот только устроен он так же, как и сама деревня. Режиссёр не смотрит на Вермильо документальным, отстранённым взглядом, не позволяет событиям развиваться в их возможной случайности. Но и не строит собственной драматургии: не отбирает материал, в результате которого один герой или даже предмет окажется чуть важнее, чем другой.
В мире Вермильо всё равнозначно. Зима, весна, лето, осень — и снова зима. Всё изумительно красиво: горный пейзаж, профиль главной героини, куколка на прикроватной тумбочке. В авторском взгляде — только развернутое упоение этим благостным порядком. То есть сельским укладом как системой производства человеческих душ.
Текст — Мария Шиманская
«Горная невеста» — это безупречно выстроенная структура принуждения. Фильм фиксирует порядок, в котором красота не украшает, а удерживает.
Хотите быть в курсе всего самого интересного в городе? Подписывайтесь на нас в Telegram в Москве и Санкт-Петербурге. Рекомендации от KudaGo, планы на выходные, интересные события, места и подборки — читайте нас там, где вам удобно.
Комментарии к «Прелести сельской жизни: рецензия на фильм «Горная невеста»